Магия Божественного Света Магия Божественного Света Магия Божественного Света Магия Божественного Света
Магия Божественного Света Магия Божественного Света
Магия Божественного Света Магия Божественного Света
Магия Божественного Света Магия Божественного Света
Магия Божественного Света Магия Божественного Света Магия Божественного Света Магия Божественного Света

Магия Божественного Света Магия Божественного Света
Магия Божественного Света
'Магия Божественного Света' на Французском Сделать страничку "Магия Божественного Света" стартовой Добавить сайт "Магия Божественного Света" в Избранное
Главная Наша помощь Наш коллектив

ИЛЛЮЗИИ, или Приключения Мессии, который Мессией быть не хотел


Ричард Бах


Часть 1   |   Часть 2   |   Часть 3   |   Часть 4


VII


В среду утром, часов в шесть, я ещё спал, и вдруг «Бу-Бу-Бум» - как зашумит, загрохочет, будто взорвалась музыкальная бомба, мгновенно тысячеголосый хор запел что-то на латыни, оглушительно заиграли скрипки и задудели трубы, забухали барабаны. Земля содрогнулась, мой самолёт покачнулся, и я вылетел из-под его крыла, как кот из высоковольтного трансформатора - шерсть дыбом.

В небе занимался холодный рассвет, облака были расцвечены буйными красками, но всё это дрожало в невыносимом крещендо.

- Прекрати! Прекрати! Прекрати музыку немедленно!

Шимода закричал так громко и так яростно, что я прекрасно слышал его даже в этом грохоте. Симфония тут же смолкла, осталось лишь эхо, уходившее всё дальше и дальше. Затем зазвучала нежная святая песенка, тихая, как шёпот ветерка, словно музыка Бетховена, явившаяся во сне.

На него это не произвело никакого впечатления.

- Слушай, я сказал перестань! Ну наконец-то! - сказал он.

Я глянул на него.

- Для всего ведь есть подходящее время и место? - спросил он.

- Конечно, время и место, но...

- Чуть-чуть небесной музыки - это здорово, если она тихонько звучит у тебя в голове, ну, может, ещё по особым случаям, но с раннего утра, да ещё так громко? Думай, что делаешь.

- Что я делаю? Дон, я крепко спал... я не понимаю тебя.

Он покачал головой, беспомощно пожал плечами, хмыкнул и полез в свой спальный мешок.

Выпавший «Справочник Мессии» лежал, раскрывшись, на траве. Я аккуратно перевернул его и прочёл:

«Утверждая, что ты чего-то там не можешь, ты лишаешь себя Всемогущества».

Да, в мессиях для меня было много непонятного.


VIII


В тот день мы прилетели в Хамонд, штат Висконсин, прокатили всех желающих, по понедельникам их обычно не так уж много, а затем пошли в городок пообедать. На обратном пути я сказал:

- Дон, я согласен, что ты прав, и жизнь действительно может быть интересной или скучной, или такой, какой мы сами решаем её сделать. Но даже в свои лучшие времена я никак не мог понять, зачем мы вообще здесь. Расскажи мне об этом.

Мы как раз проходили мимо хозяйственного магазина (закрытого) и кинотеатра (открытого, в нём показывали вестерн «Батч Кассиди и Санданс Кид»), но вместо ответа он остановился.

- Деньги у тебя есть?

- Навалом. А что?

- Пойдём в кино, - предложил он. - Идёшь?

- Не знаю, Дон. Ты иди. А я пойду к самолётам. Не люблю надолго их бросать без присмотра. - Что это вдруг ему приспичило в кино?

- С самолётами всё в порядке. Пойдём в кино.

- Но оно уже началось.

- Ничего, немного опоздаем.

Он уже покупал себе билет. Я вошёл за ним в тёмный зал, и мы сели сзади. Народу было немного, человек пятьдесят.

Вскоре я забыл, зачем мы пришли, и увлёкся фильмом, который я всегда считал просто классическим, я его смотрю вот уже третий раз. Время в зале начало растягиваться и закручиваться в спираль, как это всегда бывает, когда фильм хорош; сначала я смотрел его, отмечая технические детали... как построена каждая сцена, как она переходит в следующую, почему она идёт сейчас, а не потом. Я старался смотреть фильм с этой точки зрения, но увлёкся им и всё забыл.

В тот момент, когда на экране Батч и Санданс были окружены со всех сторон боливийской армией, почти в самом конце, Шимода тронул меня за плечо. Я наклонился к нему, не сводя глаз с экрана, думая, что он мог бы и потерпеть со своими замечаниями.

- Ричард?

- Да?

- Зачем ты здесь?

- Это хороший фильм, Дон. Тише. - Батч и Санданс, истекая кровью, говорили о том, почему им надо отправляться в Австралию.

- А чем он хорош? - спросил он.

- Мне интересно. Тихо. Я потом скажу.

- Отключись от него. Приди в себя. Это всё иллюзии. Мне надоело.

- Дональд. Ещё пару минут, и мы с тобой будем говорить сколько захочешь. Но дай мне досмотреть кино, ладно?

Однако он снова прошептал громко и настоятельно:

- Ричард, зачем ты здесь?

- Слушай, я здесь потому, что ты попросил меня прийти сюда!

Я отвернулся и попытался досмотреть конец.

- Но ты не обязан был идти, ты мог сказать: «Нет, спасибо».

- Мне нравится этот фильм. - Сидящий впереди повернулся и смерил меня взглядом. - Дон, мне нравится этот фильм, это что, плохо?

- Нет, всё в порядке, - сказал он, и до самого конца больше не проронил ни слова.

Мы вышли из кино, прошли мимо свалки старых тракторов и направились в темноту, где на поле нас ждали самолёты. Собирался дождь. Я думал о том, почему он так странно вёл себя в кинотеатре.

- Ты ведь всё это делаешь неспроста, Дон?

- Иногда.

- Но почему тогда этот фильм? Почему ты вдруг захотел, чтобы я посмотрел «Санданс»?

- Ты задал вопрос.

- Да. Ты можешь на него ответить?

- Вот мой ответ. Мы пошли в кино потому, что ты задал вопрос. Этот фильм был ответом на твой вопрос.

Он смеялся надо мной, я знал это.

- А о чём я тебя спросил?

Наступила долгая и мучительная пауза.

- Твой вопрос, Ричард, заключался в том, что даже в самые лучшие времена ты не мог понять, зачем мы здесь.

Я вспомнил.

- И этот фильм был мне ответом.

- Да.

- Да?

- Ты не понял, - сказал он.

- Нет.

- Это был хороший фильм, - сказал он, - но самый распрекрасный фильм в мире всё равно лишь иллюзия, не так ли? На экране ничто не движется, так только кажется. Свет становится то ярче, то темнее, а нам кажется, что на плоском экране, установленном в темноте, есть движение.

- Пожалуй, всё так. - Я начал понимать.

- Люди, все те, кто ходит на фильмы, зачем они приходят, если это всего лишь иллюзии?

- Ну, это развлечение, - сказал я.

- Им интересно. Правильно. Раз.

- Они могут чему-нибудь научиться.

- Отлично. Всегда так. Новые знания. Два.

- Фантазия. Можно уйти от проблем.

- Это развлечение. Раз.

- Технические причины. Посмотреть, как сделан фильм.

- Учёба. Два.

- Уйти от скуки.

- Уход. Ты уже говорил.

- Общение. Быть вместе с друзьями, - сказал я.

- Причина, чтобы пойти, но цель не фильм. Всё равно это развлечение. Раз.

И что бы я там ни предлагал, всё укладывалось в эти две причины; люди смотрят фильмы ради забавы, или ради новых знаний, либо ради того и другого вместе.

- И фильм - это вроде как наша жизнь, правильно, Дон?

- Да.

- А тогда почему некоторые выбирают плохую жизнь, как фильм ужасов?

- Они не просто приходят на фильм ужасов ради забавы, они с самого начала знают, что это будет ужасный фильм, - ответил он.

- Но почему?

- Ты любишь фильмы ужасов?

- Нет.

- Но некоторые ведь тратят уйму денег и времени на то, чтобы посмотреть ужасы или дурацкие мюзиклы, которые другим кажутся скучными и пустыми? - Он дал мне возможность ответить на этот вопрос.

- Да.

- И ты не обязан смотреть их фильмы, а они не обязаны смотреть твои. Это называется словом «свобода».

- Но почему людям хочется, чтобы их пугали или нагоняли на них тоску?

- Потому, что они думают, что заслужили это за то, что сами пугали кого-то, или им нравится чувство возбуждения, сопутствующее страху, а может быть, они уверены, что все фильмы просто обязаны быть такими тоскливыми. Можешь ли ты поверить, что большинство, по причинам достаточно веским для них, получают искреннее удовольствие от уверенности, что они беспомощны в своих собственных фильмах? Нет, ты не можешь поверить.

- Нет, не могу.

- Пока не поймёшь это, ты будешь продолжать удивляться, отчего некоторые несчастливы. Они несчастны потому, что сами решают быть несчастными. Ричард, это так!

- Гм.

- Мы - задорные и озорные существа, весёлые дети Вселенной. Мы не можем умереть, и нам, как и иллюзиям на экране, ничто не может повредить. Но мы можем поверить в то, что нам очень плохо, и представить это в самых ужасающих и мучительных подробностях, на какие только способны. Мы можем поверить в то, что мы жертвы, что нас убивают, или что мы сами кого-то убиваем, и что мы - лишь пешки в борьбе милостивой Судьбы и Злого рока.

- У нас много жизней? - спросил я.

- Сколько фильмов ты посмотрел?

- Ага!

- Фильмы о жизни на этой планете, о жизни на других планетах; всё, что имеет пространство и время - лишь фильм и иллюзии, - сказал он. - Но пока что в наших иллюзиях мы можем многому научиться и неплохо позабавиться, правда?

- А как далеко ты проводишь эту аналогию с фильмами?

- А как далеко тебе бы хотелось? Ты сегодня посмотрел фильм отчасти оттого, что я хотел его посмотреть. Многие выбирают себе жизни потому, что им нравится быть и работать вместе с друзьями. Актёры из сегодняшнего фильма и раньше играли вместе - «раньше или позже» - это зависит от того, какой фильм ты посмотрел первым; ты даже можешь видеть их на разных экранах одновременно. Мы покупаем себе билеты на эти фильмы, платя за вход своим согласием поверить в реальность пространства и реальность времени... Ни то ни другое не истинно, но тот, кто не хочет заплатить эту цену, не может появиться на этой планете, или вообще в любой пространственно-временной системе.

- А есть такие люди, которые совсем не имели жизней в пространстве-времени?

- А есть такие люди, которые совсем не ходят в кино?

- Понял. Они учатся иначе?

- Ты прав, - сказал он, довольный мною. - Пространство-время - это довольно примитивная школа. Но многие держатся этой иллюзии, даже если она и скучна, и не хотят, чтобы в зале зажгли свет раньше времени.

- А кто сочиняет эти фильмы, Дон?

- Ну не странно ли, как оказывается мы многое знаем, если начнём спрашивать самих себя, а не других? Кто сочиняет эти фильмы, Ричард?

- Мы сами, - сказал я.

- А кто играет?

- Мы.

- А кто оператор, киномеханик, директор кинотеатра, билетёр, кто смотрит за всем этим? Кто волен выйти из зала в середине или в любое время, изменить, когда захочет, весь сценарий, кто волен смотреть один и тот же фильм снова и снова?

- Дай-ка подумать, - сказал я. - Любой кто захочет?

- Ну, не достаточно ли тут для тебя свободы? - спросил он.

- И поэтому фильмы так популярны? Потому, что мы инстинктивно знаем, что они так схожи с нашими жизнями?

- Может быть, и так, а может, и нет. Да это и не важно. А что представляет собой кинопроектор?

- Наш мозг, - сказал я. - Нет. Воображение. Это - наше воображение, как бы его ни называли.

- А что такое сам фильм? - спросил он.

- Вот этого я не знаю.

- То, что мы согласны допустить в наше воображение?

- Может быть, и так, Дон.

- Ты можешь держать бобину с фильмом в руке - он весь тут: начало, середина, конец - всё сжато в одну секунду или одну миллионную долю секунды. Фильм существует вне времени, записанного на нём, и если ты знаешь, что это за фильм, ты знаешь, в общих чертах, что там должно случиться, ещё до входа в кинотеатр: там будут битвы и волнения, победители и побеждённые, любовь и несчастье, ты знаешь, что всё это произойдёт. Но для того, чтобы тебя захватил и унёс этот фильм, для того, чтобы полностью насладиться им, тебе надо вставить его в проектор, и прокрутить через объектив кадр за кадром; для того, чтобы погрузиться в иллюзию, обязательно необходимо пространство и время. Поэтому ты платишь свою монетку; и получаешь билет, и устраиваешься поудобнее, и забываешь о том, что происходит за стенами кинозала, и кино для тебя начинается.

- И никто на самом деле не страдает? Вместо крови - лишь красная краска, а слеза от лука?

- Нет, это настоящая кровь, - сказал он. - Но судя по тому, как это влияет на наши истинные жизни, это всё равно, как киношная кровь из кэтчупа.

- А реальность?

- Реальность божественно индифферентна, Ричард. Матери всё равно, какую роль играет её дитя в этих играх: один день он «злодей», другой день - «сыщик». Абсолют даже не знает о наших иллюзиях и играх. Он знает только Себя, и нас в своём подобии, совершенных и законченных.

- Я не уверен, хочу ли я быть совершенным и законченным. Расскажи о скуке...

- Взгляни на небо, - сказал он, - и от столь резкой перемены темы я невольно взглянул на небо. Там, высоко-высоко, летели перистые облака и восходящая луна серебрила их края.

- Прекрасное небо, - сказал я.

- Оно совершенно?

- Конечно, Дон, небо всегда совершенно.

- Ты хочешь сказать: несмотря на то, что небо меняется каждую секунду, оно всегда совершенно?

- Ура, я молодец. Да!

- И море всегда совершенно, и тоже всегда меняется, - сказал он. - Если бы совершенство было застоем, то рай был бы болотом. А Абсолют тебе вовсе не болотный кулик.

- Постоянно меняющееся совершенство. Да. Согласен.

- Ты согласился с этим уже давным-давно, если уж говорить о времени.

Мы шагали по дороге, и я спросил:

- Дон, а тебе не скучно оставаться только лишь в одном измерении?

- А я что, остаюсь только в одном измерении? А ты?

- Почему всё, что я ни скажу, неправильно? Я думаю, что занялся не своим делом.

- Может, лучше займёшься торговлей недвижимостью? - подсказал он.

- Ну ладно, я пошутил, - сказал я. - Не надо мне будущего. И прошлого. Я уж скорее стану добрым старым Мастером Мира Иллюзий. Похоже, на это уйдёт где-то неделя?

- Ну, Ричард, я надеюсь, что не так долго!

Я пристально посмотрел на него, но он не улыбался.


IX


Дни совсем перепутались.

Мы летали, как всегда, но я перестал различать это лето по названиям городов или по выручке от нашей работы. Я начал делить это лето по тому, чему я научился, по разговорам, которые мы вели, когда работа заканчивалась, по чудесам, происходившим время от времени до тех пор, пока я наконец не узнал, что они - вовсе не чудеса.

«Представь себе образ прекрасной, справедливой и совершенной Вселенной, - однажды прочитал я в «Справочнике Мессии». - А затем поверь только в одно: Абсолют уже создал её в Своём воображении и получше,чем смог это сделать ты».


X


День выдался спокойный... лишь изредка появлялись пассажиры. А в перерывах между полётами я учился разгонять облака.

Раньше я был лётчиком-инструктором, и я знаю, что ученики всегда самые простые вещи делают невероятно сложными; я это прекрасно знаю, и вот я снова стал учеником, яростно хмурюсь и сверлю взглядом тучи. Мне для начала побольше бы теории, а потом практики. Шимода улёгся под крылом «Флита» и делает вид, что спит. Я тихонько пнул его в руку, и он открыл глаза.

- Я не могу, - сказал я.

- Нет, можешь, - сказал он и снова закрыл глаза.

- Дон, но я пытался. И в тот самый момент, когда я думаю, что что-то начинает получаться, туча возвращается и начинает раздуваться ещё больше прежнего.

Он тяжко вздохнул и сел.

- Выбери мне облако. И, пожалуйста, поменьше.

Я выбрал самую здоровую и мрачную тучу на небе, высотой не меньше километра, облако клубящегося дыма, вырвавшегося из преисподней.

- Та, что над силосной башней, вон там, - указал я. - Та самая, что начала чернеть.

Он молча взглянул на меня.

- За что ты меня так ненавидишь?

- Всё потому, что я люблю тебя, Дон, - улыбнулся я. - Тебе не стоит размениваться на пустяки. Но если не нравится эта, я выберу что-нибудь поменьше...

Он ещё раз тяжко вздохнул и снова посмотрел на небо.

- Я попытаюсь. Ну, которая?

Я глянул ввысь. Туча, чудовище, принёсшее миллионы тонн дождя, исчезла; на её месте осталась лишь неровная дырка, в которой сияло голубое небо.

- Вот это да, - тихо пробормотал я.

- Уж если взялся за дело... - процитировал он. - Нет, хоть мне и хотелось бы принять все те восхваления, которые ты мне столь безмерно воздаёшь, я должен чистосердечно признаться тебе: это очень просто.

Он указал мне на малюсенькое облачко, висящее над головой.

- Вот. Теперь твоя очередь. Готов? Давай.

Я уставился на эту дымку, а она глянула на меня. Я попытался представить, что облако исчезло, представил себе вместо него пустое место, мысленно изжарил его тепловыми лучами, приказал ему исчезнуть и появиться где-нибудь там, подальше. Прошла минута, пять, семь, и медленно-медленно оно наконец исчезло.

- Ты не очень-то скор? - спросил он.

- Но это у меня вышло впервые! Я только начинаю! Наперекор невозможному... ладно, невероятному, а ты вместо похвалы говоришь, что я не очень-то скор. Я - просто молодец, ты это сам знаешь.

- Поразительно. Ты был к нему так привязан, а оно всё же исчезло.

- Привязан! Да я колошматил эту тучу всем, чем только мог! Шаровые молнии, лазерные лучи, пылесосы, размером с гору...

- Отрицательная привязанность, Ричард. Если ты действительно хочешь, чтобы облако исчезло из твоей жизни, тебе ни к чему разводить вокруг этого столько шуму. Тебе надо лишь расслабиться и убрать его из своей жизни. Вот и всё.

«Облако не знает, почему оно движется именно в этом направлении и именно с этой скоростью, - вот, что было написано в книге. - Оно чувствует лишь побуждение... вот куда надо плыть сейчас. Но небо знает, куда и зачем плывут облака и какая картина ими пишется, и ты тоже это узнаешь, когда поднимешься достаточно высоко, чтобы взглянуть за горизонт».


XI


«Каждая мечта тебе даётся вместе с силами, необходимыми для её осуществления. Однако тебе, возможно, придётся ради этого потрудиться».

Мы приземлились на огромном пастбище неподалёку от небольшого пруда, вдали от городов, где-то на границе штатов Иллинойса и Индианы. «Никаких пассажиров, устроим себе выходной», - думал я.

- Послушай, - сказал он. - Впрочем, нет. Просто спокойно стой там и смотри. То, что ты сейчас увидишь, вовсе не чудо. Почитай учебник физики... даже ребёнок может ходить по воде.

Он повернулся и, словно не замечая, что там была вода, на несколько метров отошёл от берега, шагая по поверхности пруда. Это выглядело так, будто пруд на самом деле был лишь миражом, родившимся в жаркий полдень над каменной твердыней. Он крепко стоял на поверхности, ни брызги, ни волны не заливали его лётные ботинки.

- Давай, - сказал он, иди сюда.

Я видел это своими глазами. Это было возможно - ведь он стоял на воде, вот я и пошёл к нему. Было такое ощущение, что иду по прозрачному голубому линолеуму, и я рассмеялся.

- Дональд, что ты со мной делаешь?

- Я всего лишь показываю тебе то, чему все учатся рано или поздно, - сказал он, - вот теперь ты и сам можешь.

- Но я...

- Слушай. Вода может быть твёрдой, - он топнул ногой, и звук был такой, словно под ним был камень, - а может, и не быть. - Он снова топнул и обрызгал нас с ног до головы. - Почувствовал? Попробуй сам.

Как быстро мы привыкаем к чудесам! Не прошло и минуты, как я начал думать, что хождение по воде возможно, естественно и... вообще, что тут такого?

- Но если вода сейчас твёрдая, как мы можем её пить?

- Так же, как и ходить по ней, Ричард. Она не твёрдая и не жидкая. Ты и я сами решаем, какой она будет для нас. Если ты хочешь, чтобы вода была жидкой, думай, что она жидкая, поступай так, будто она жидкая, пей её. Если хочешь, чтобы она стала воздухом, действуй так, будто она - воздух, дыши ею. Попробуй.

Может, это связано с присутствием столь продвинутого существа, подумал я. Может, таким вещам позволительно происходить в определённом радиусе, скажем, метров пятнадцать вокруг них...

Я встал на колени и засунул руку в пруд. Жидкость. Затем я лёг на его поверхность, погрузил голову в синеву и, исполненный веры, сделал вдох. Казалось, что я дышу тёплым жидким кислородом, дышалось легко и свободно. Я сел и вопросительно посмотрел на него, ожидая, что он без слов поймёт то, что вертелось у меня в голове.

- Говори, - приказал он.

- Зачем мне говорить вслух?

- Потому что то, что ты хочешь сказать, точнее можно выразить словами. Говори.

- Если мы можем ходить по воде, дышать ею и пить её, почему мы не можем то же самое делать и с землей?

- Правильно. Молодец. Смотри...

Он легко подошёл к берегу, будто шагал по нарисованному озеру. Но в тот момент, когда ноги ступили на прибрежный песок, он начал погружаться и, сделав несколько шагов, ушёл по плечи в землю, покрытую травой. Казалось, что пруд неожиданно превратился в остров, а земля вокруг стала морем. Он немного поплавал в пастбище, плескаясь и поднимая тёмные жирные брызги, затем поплавал на самой его поверхности, а потом встал и пошёл по нему. Неожиданно я увидел чудо - человек шёл по земле!

Стоя на пруду, я зааплодировал ему. Он поклонился и зааплодировал мне.

Я подошёл к краю пруда, подумал, что земля жидкая и тронул её носком ботинка. По траве кругами пошли волны. Насколько здесь глубока земля? Чуть было не спросил я вслух. Земля будет настолько глубока, насколько я сам решу. Полметра, решил я, она будет глубиной полметра, и я перейду её вброд.

Я уверенно ступил на берег и тут же провалился с головой. Под землёй было черно и страшно, затаив дыхание, я рванулся на поверхность, стараясь ухватиться за твердую воду, уцепиться за край пруда.

Он сидел на траве и хохотал.

- Ты - блестящий ученик, знаешь?

- Никакой я тебе не ученик! Вытащи меня отсюда.

- Сам вылазь.

Я перестал барахтаться. Я представлю землю твердой и смогу легко из неё вылезти. Я представил её твердой и вылез... с ног до головы измазанный чёрной грязью.

- Ну, парень, и перемазался же ты!

На его голубой рубашке и джинсах не было ни пылинки, ни пятнышка.

«А-а-а!» Я начал вытряхивать землю из волос и ушей. Наконец я бросил бумажник на траву, вошёл в жидкую воду и начал чиститься традиционным влажным способом.

- Я знаю, есть и лучший способ чистки.

- Да, есть способ сделать это побыстрее.

- Уж, пожалуйста, не рассказывай мне о нём. Сиди там и хохочи, а я уж как-нибудь сам до него додумаюсь.

- О’кей.

В конце концов, громко хлюпая ботинками, я побрел к самолёту, переоделся и развесил мокрую одежду сушиться на стяжках крыльев.

- Ричард, не забудь то, что ты сделал сегодня. Очень легко забыть те моменты, когда ты понимал мир, и потом решить, что это был просто сон или чудо. Ничто хорошее - не чудо, ничто прекрасное - не сон.

- Ты сам сказал, что мир - это сон, и он прекрасен, иногда. Закат. Облака. Небо.

- Нет. Их образ - это сон. Красота реальна. Ты чувствуешь разницу?

Я кивнул, почти понимая его. Позже я украдкой глянул в «Справочник Мессии».

«Мир - это твоя ученическая тетрадка, страницы, на которых ты решаешь задачки.

Он нереален, хоть ты и можешь выразить в нём реальность, если пожелаешь.

Ты также волен писать чепуху, или ложь, или вырывать страницы».


XII


«Истинный первородный грех заключается в ограничении Абсолюта. Не делай этого».

Был свежий тёплый полдень, ливень ненадолго прекратился, и тротуары, по которым мы шагали из города к самолётам, были всё ещё мокрыми.

- Ты ведь можешь проходить сквозь стены, да, Дон?

- Нет.

- Когда ты говоришь «нет», а я знаю, что на самом деле можешь, это означает, что тебе не нравится, как я сформулировал вопрос.

- Мы крайне наблюдательны, - сказал он.

- Всё дело в «проходить» или в «стенах»?

- Да, но не только. Твой вопрос предполагает, что я существую в одном ограниченном пространстве-времени и перемещаюсь в другое пространство-время. Сегодня у меня нет желания соглашаться с твоими ложными предположениями обо мне.

Я нахмурился. Он знал, о чём я спрашивал. Почему бы ему не ответить просто на мой вопрос и дать мне возможность узнать, как он это делает?

- Так я пытаюсь помочь тебе точнее формулировать свои мысли, - сказал он мягко.

- Ну ладно. Ты можешь сделать так, чтобы казалось, что ты можешь пройти сквозь стену. Так лучше?

- Лучше. Но если ты желаешь быть точным...

- Не подсказывай мне. Я знаю, как сказать то, что хочу. Вот мой вопрос. Каким образом ты можешь переместить иллюзию ограниченного чувства личности, выраженного в таком представлении пространственно-временного континуума, как твоё «тело», через иллюзию материальной преграды под названием «стена»?

- Прекрасно! - одобрил он. - Когда ты правильно задаёшь вопрос, он отвечает сам на себя, не так ли?

- Нет. Этот вопрос не ответил сам на себя. Как ты проходишь сквозь стены?

- Ричард! Ты был почти у цели, а затем всё испортил! Я не могу проходить сквозь стены... когда ты говоришь это, ты допускаешь существование вещей, которых я вовсе не допускаю, а если и я начну думать так же, как ты, то ответ будет: я не могу.

- Но так сложно, Дон, выражать всё очень точно. Разве ты не знаешь, что я хочу сказать?

- И оттого, что что-то очень сложно, ты не пытаешься это сделать? Научиться ходить вначале тоже было тяжело, но ты позанимался, и теперь, глядя на тебя, может показаться, что это вовсе нетрудно.

Я вздохнул.

- Ладно. Забудь об этом вопросе.

- Я о нём забуду. Но у меня есть к тебе вопрос: а ты можешь? - Он глянул на меня с таким видом, будто ему было на это совершенно наплевать.

- Итак, ты говоришь, что тело - это иллюзия, и стена - это иллюзия, но личность реальна, и её нельзя остановить никакими иллюзиями.

- Не я это говорю. Это ты сам сказал.

- Но это так.

- Естественно, - подтвердил он.

- И как ты это делаешь?

- Ричард, тебе не надо ничего делать. Ты представляешь, что это уже сделано, вот и всё.

- Надо же, как всё просто.

- Как научиться ходить. Потом ты начинаешь удивляться, что в этом было такого сложного.

- Дон, но проходить сквозь стены для меня сейчас совсем не сложно; это просто невозможно.

- Ты, наверное, думаешь, что если повторишь «невозможно-невозможно-невозможно» тысячу раз, то всё сложное для тебя вдруг станет простым?

- Прости. Это возможно, и я сделаю это, когда придёт время мне это сделать.

- Поглядите только на него, он ходит по воде, яко по суху, и опускает руки оттого, что не проходит сквозь стены.

- Но то было просто, а это...

- Утверждая, что ты чего-то не можешь, ты лишаешься всемогущества, - пропел он. - Не ты ли неделю назад плавал в земле?

- Ну плавал.

- А разве стена - это не просто вертикальная земля? Разве тебе так уж важно, как расположена иллюзия? Горизонтальные иллюзии легко преодолеть, а вертикальные - нет?

- Мне кажется, я начинаю наконец понимать тебя, Дон.

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

- Как только ты поймёшь меня, придёт пора оставить тебя на время наедине с самим собой.

На окраине городка стояло большое хранилище зерна и силоса, построенное из оранжевого кирпича. Казалось, что он решил вернуться к самолётам другой дорогой и свернул в какой-то переулок, чтобы срезать путь. Для этого надо было пройти сквозь кирпичную стену. Он круто повернул направо, вошёл в стену и пропал из виду. Теперь я думаю, что если бы сразу же повернул за ним, то тоже смог бы пройти сквозь неё. Но я просто остановился на тротуаре и посмотрел на место, где он только что был. Затем я коснулся рукой стены, она была из твёрдого кирпича.

- Когда-нибудь, Дональд, - сказал я, - когда-нибудь... - и в одиночестве пошёл кружным путём к самолётам.

- Дональд, - сказал я, когда добрался до поля. - Я пришёл к выводу, что ты просто не живёшь в этом мире.

Он удивлённо посмотрел на меня с крыла своего самолёта, где учился заливать бензин в бак.

- Конечно, нет. Можешь ли ты мне назвать кого-нибудь, кто живёт в нём?

- Что ты хочешь этим сказать, могу ли я назвать кого-нибудь, кто живёт? Я! Я живу в этом мире!

- Превосходно, - похвалил он, как будто мне удалось самостоятельно раскрыть страшную тайну. - Напомни потом, что сегодня я угощаю тебя обедом. Я просто поражён, что ты умеешь постоянно учиться.

Это сбило меня с толку. Он говорил без сарказма и иронии, он был абсолютно серьёзен.

- Что ты хочешь сказать? Конечно же, я живу в этом мире. Я и ещё примерно четыре миллиарда человек. Это ты...

- О, боже, Ричард! Ты серьёзно! Обед отменяется. Никаких бифштексов, никаких салатов, ничего! Я-то думал, что ты овладел главным знанием. - Он замолчал и посмотрел на меня с сожалением. - Ты уверен в этом? Ты живёшь в том же мире, что, например, и биржевой маклер, да? И твоя жизнь, как мне кажется, только что круто изменилась из-за новой политики Биржевого комитета - от перераспределения министерских портфелей с пятидесятипроцентной потерей вложения для держателей акций? Ты живёшь в том же мире, что и шахматист-профессионал? Нью-йоркский открытый турнир начинается на этой неделе. Петросян, Фишер и Браун сражаются за приз в полмиллиона долларов. Что же ты тогда делаешь на этом поле в Мейленде, штат Огайо? Ты и твой биплан «Флит», выпуска 1929 года, здесь, на фермерском поле, и для тебя нет ничего важнее, чем разрешение использовать это поле для полётов, люди, желающие покататься на самолёте, постоянный ремонт мотора и то, чтобы, не дай бог, не пошёл град... Сколько же, по-твоему, человек живёт в твоём мире? Ты стоишь там, на земле, и серьёзно утверждаешь, что четыре миллиарда живут не в четырёх миллиардах разных миров, ты серьёзно собрался это мне доказать? - он так быстро говорил, что начал задыхаться.

- А я уже прямо чувствовал, как картошка тает на языке, - сказал я.

- Очень жаль. Очень хотелось тебя угостить. Но с этим всё, лучше и не вспоминать.

И хоть тогда я в последний раз обвинил его в том, что он не живёт в этом мире, прошло ещё много времени, прежде чем я понял слова, на которых открылась книжка:

«Если ты немного потренируешься, живя как придуманный персонаж, ты поймёшь, что придуманные герои иногда более реальны, чем люди, имеющие тело и бьющееся сердце».


Часть 1   |   Часть 2   |   Часть 3   |   Часть 4



Для вашего роста  >>   Язык любви   Чудесная свеча   Карма  О настоящей любви к людям  а также:

Ричард Бах  >>   Чайка по имени Джонатан Ливингстон
ИЛЛЮЗИИ, или Приключения Мессии, который Мессией быть не хотел

Самуил Эйдлин  >>   Дороже всех сокровищ мира   Солдат и купец   О лентяе и глупце и пророке мудреце   Заработанный рубль   Львиная доля

Творчество Константина Ушинского  >>   Ветер и Солнце   Два козлика   Два плуга   Вместе тесно, а врозь скучно   Что знаешь, о том не спрашивай   Верная собака



Кладезь мудрости  >>   Мудрость по крупицам   Для вашего роста


Главная   >>    Наш досуг   >>    Анна советует   Мудрость по крупицам   Для вашего роста   Наше творчество   Начинающие авторы   Посиделки    Тесты    Улыбнитесь с нами



Copyright © 2002 Aннa Фoщaй: magi@belmagi.ru, Вебмастер: webmaster@belmagi.ru

Коммерческое использование материалов сайта без согласия авторов запрещено!
При некоммерческом использовании обязательна активная ссылка на сайт (http://www.belmagi.ru/).


  Рейтинг@Mail.ru  Rambler's Top100